Один из самых распространенных мифов советской истории, будто Временное правительство желало продолжения войны, а народ пошел за большевиками именно потому, что они предложили людям реальную мирную альтернативу. На самом деле все не так просто. Прежде всего, надо понимать, что Россия в период между Февралем и Октябрем, как и два ее главных центра власти — Временное правительство и Советы — пережили ряд острых кризисов. И одна из важнейших проблем, которая раскачивала и без того неустойчивую «пизанскую башню» российской государственности, это действительно была проблема войны и мира. Правда и то, что до апреля пока министром иностранных дел Временного правительства был кадет Павел Милюков, он твердо вел курс на продолжение войны, игнорируя настроение общества. Авторитетный думский лидер вообще наделал в тот период немало ошибок. Сначала, будучи известным англофилом, упорно пытался навязать стране конституционную монархию, но идея с треском провалилась.
А затем настаивал на необходимости продолжения войны, считая, что иначе Россия лишится всех преимуществ победителя. Теоретически логика в этом была, только вот реальное положение дел: развал армии и тыла, шаткость Временного правительства, а главное настроение в обществе, не учитывались им абсолютно. Что и вызвало в Петрограде мощные антиправительственные апрельские выступления, которые привели к созданию сильно полевевшего коалиционного правительства, куда вошли и социалисты. Они же заставили власть изменить позицию по военному вопросу. На смену милюковской мечте о Дарданеллах и лозунгу «Война до победного конца» пришел лозунг «За справедливый мир без аннексий и контрибуций». У нового министра иностранный дел Михаила Терещенко на этот момент по вопросу о войне и мире (во всяком случае, на словах) с Петроградским советом разногласий не было.
Что на короткое время и стабилизировало положение в стране. Не стоит забывать, что на тот момент большевики в Советах не доминировали, а в некоторые вообще не входили. Скажем, на первом съезде крестьянских Советов из 1115 делегатов — 537 эсеры, 103 социал-демократа, есть беспартийные делегаты, даже правые, но нет ни одного (!) делегата-большевика. И это в аграрной стране, которой была тогда Россия. Кстати, именно поэтому знаменитый «Декрет о земле», принятый после октябрьского переворота большевиками был на самом деле практически полностью списан с эсеровской программы. Так что удивляться тому, что Временное правительство и разномастные Советы в период между Февралем и Октябрем нередко действовали сообща, не стоит. Как позже писал Троцкий, правительство и Советы функционировали на основе некой «негласной конституции». Советы, внимательно следя за действиями правительства, когда считали это необходимым, вмешивались в политику правительства и обычно либо настаивали на своей резолюции, либо приходили с министрами к компромиссу.
То, что Временное правительство подобная «негласная конституция» изрядно раздражала, понятно, но она же и сглаживала многие острые углы. Что же касается вопроса о войне, то после отставки Милюкова здесь договориться было не столь уж сложно и по другой причине. На тот момент в России не было ни одного политика, который бы мог предложить реалистичный и достойный для России выход из вселенского побоища. Можно сказать, что Россия до мира «дозрела» первой, но пока все остальные участники побоища продолжали упорно и яростно драться вылезти без серьезных для себя потерь из этой «кучи малы» было невозможно. Не было нужного рецепта и у Ленина. Поскольку вопрос принципиальный, вынужден привести длинную, но красноречивую ленинскую цитату: «Войну нельзя кончить «по желанию». Ее нельзя кончить решением одной стороны. Ее нельзя кончить, «воткнув штык в землю» ... Войну нельзя кончить «соглашением» социалистов разных стран, «выступлением» пролетариев всех стран, «волей» народов и т.п. — все фразы этого рода, наполняющие статьи оборонческих и полуоборонческих, полуинтернационалистских газет, а также бесчисленные резолюции, воззвания, манифесты, резолюции Совета солдатских и рабочих депутатов, — все эти фразы не что иное, как пустые, невинные, добренькие пожелания мелких буржуа.
Нет ничего вреднее таких фраз о «выявлении воли народов к миру», об очереди революционных выступлений пролетариата (после русского «очередь» за германским) и т. п. Все это... сладенькие мечты... Русская революция февраля-марта 1917 г. была началом превращения империалистской войны в войну гражданскую. Эта революция сделала первый шаг к прекращению войны. Только второй шаг может обеспечить прекращение ее, именно: переход государственной власти к пролетариату. Это будет началом всемирного «прорыва фронта» — фронта интересов капитала, и только прорвав этот фронт, пролетариат может избавить человечество от ужасов войны, дать ему блага прочного мира». Иначе говоря, «мирный план» большевиков, как непременное условие, предусматривал сначала гражданскую войну в России, а затем череду революционных войн. Только после триумфа мировой революции и могло воцариться на земле спокойствие. Как видим, путь к миру Ленин предлагал очень долгий. И, тем не менее, народ пошел за большевиками.
В чем секрет мистификации? Все просто. Цитата, приведенная выше, отнюдь не являлась секретной, вот только предназначалась для проверенного и подготовленного партийного ядра. Инструкции для агитаторов, которые и говорили с солдатской массой, были совершенно иными: «Развитие этой войны одно только может нас привести к власти и говорить в агитации об этом поменьше надо. По-моему, это бы следовало в письме к агитаторам (не в печати) сообщить коллегиям агитаторов и пропагандистов, вообще членам партии». Автор все тот же — Ульянов (Ленин). Декрет о мире, провозглашенный в ночь октябрьского переворота, предлагал всем участникам войны перемирие и срочные переговоры, причем за основу брал вариант Временного правительства, то есть, все тот же мир без аннексий и контрибуций. Переполненный зал, где выступал Ленин, встретил Декрет долгими и восторженными овациями, у многих на глазах блестели слезы. Впрочем, редкий митинг понимает, чему аплодирует. Декрет обращался к народам, призывая их проявить свою волю.
К рабочим Англии, Франции и Германии, чтобы они вспомнили о своем социалистическом прошлом. Наконец, к буржуазным правительствам. Хотя сам же Ленин утверждал: с капиталистами о мире говорить бессмысленно, а «войну нельзя кончить «соглашением» социалистов разных стран, «выступлением» пролетариев всех стран, «волей» народов и тому подобное». Еще недавно Ленин был твердо убежден, что все эти «сладенькие фразы» не что иное, «как пустые, невинные, добренькие пожелания мелких буржуа». Мелким буржуа в ночь переворота пролетарский вождь, естественно, не стал, зато перестал быть оппозиционером.
А какая власть без «сладеньких, добреньких и пустых» пожеланий?
Петр Романов, историк
