4
Начало здесь:
http://cccp-2.su/blog/43386665445/Ptentsyi-pokidayut-roditel...
Птенцы покидают родительские гнёзда, чтобы вдали от родных мест, свить свои.
Село Юдина располагается на возвышенности придонского плоскогорья, у подножия которого располагаются сёла: Марки и Костомарова. Эти одно уличные, правобережные сёла придонья, были посеяны по самой кромке заливных лугов батюшки Дона, и убочи плоскогорья. Их огороды почти каждый год заливаются весенним, мутным паводком донских и талых вод. Конечно, эти талые паводки доставляли немало хлопот жителям этих сёл придонья, но вместе с тем они надолго наполняли почву живительной влагой и гумусными удобрениями. Урожаи сельскохозяйственных культур здесь были не виданными, а овощи и бахчевые превосходили даже выращенные в специальных, ботанических условиях.
По убочи, растёт разнотравье, а в нём проступают множеством цветов и соцветий, сказочные вкрапления божественного художника. Весной и летом восторженный, природный ковёр ласкает взгляды и душу не только местным жителям, но и многим приезжающим и проезжающим людям.
А приезжать было и есть куда: на берегу Дона раскинулся чудесный песчаный берег – пляж. Чуть дальше от пляжа, буквально в сотне метров, добротно обустроены: живой родник и купель для желающих омовения в ключевой почти ледяной воде. И слева и справа от пляжа и купели поселились лозы, ивы и вербы тем самым образуя так называемые сокорки. Там, сами собой обозначились очень удобные местечки для ловли рыбы, коей в Дону было достаточно. Ближе к меловым горам, под камнями водилось множество раков.
До наступления осенних Престольных праздников, трава скашивалась не только на лугу, но и по убочи. Она успевала пожелтеть и через неё местами открывались меловые природные отложения, словно проступающая снежная седина. Совсем рядом, по правому берегу Дона, пролегают меловые горы краса и гордость нашего края. Из пиленного на блоки мела устраивались подвалы – выхода, которые зимой хранили тепло, а летом холод, тем самым сохраняя продукты рачительным хозяевам.
Между сёлами Костомарова и Колодезное, в позапрошлом столетии в меловых горах, трудами монахинь и мирян образовался женский монастырь. Это святое, намоленое монахинями и мирянами место, всегда вызывало трепетное состояние души и сердца, как местных жителей, так и массы приезжих городских и разных людей! В 90-тые годы двадцатого столетия, пожертвованиями людского мира, эти святые места стали обустраиваться. Сегодня – это место паломничества не только Православных, но и многих других, любящих и живо интересующихся историей и традициями нашей родной стороны, людей.
5
Неспешно засобирались домой первыми гости из более дальних посёлков и деревень. Лошади, почувствовав свою нужность и важность, гордо зафыркали и стали встряхивать гривами, словно напоминая хозяевам своим о том, что пора и честь знать.
Подошёл к своей телеге и наш дед Филипп – красивый, дородный с живыми, добрыми глазами и покладистой бородой – муж нашей бабушки Маши. Внимательно осмотрев тележное хозяйство, приблизился к лошади пегой масти, именно за это её и прозвали просто – Пигарёк. Он, навстречу деду радостно зафыркал и издал приветливый звук, чем-то напоминающий лёгкое ржание.
Дед Филипп, с сознанием дела подправил сбрую, подтянул ремни седельца и хомута, впряг Пигарька в оглобли телеги, приладил вожжи. Затем равномерно по ящику телеги взлохматил сено из разнотравья пахнущее полынью и разноцветьем – подправил для сидения большущий плащ. Осмотрелся и, увидев бабушку, сказал:
- ну, шо - Стара, будымо и мы до дому собыратьця, чи як? - Да..а, Старый – пожалуй, пора собыратьця, може ж пока смыркатьця начне и будымо дома? А там Ванька Харытынын отгонэ коня на брыгаду. Им нужно было ехать в село Хвощеватка, на улицу Козынку, где - то около четырёх километров. - Сийчас, Старый, Ягорку скажу, хай тоже собыраиця, им с Пашою и Ваняткою еихать таки далековато. Да и Паша, бачу, якась уморына, як бы еий плохо не сробылось.
Паша – это наша мама, она больна падучей болезнью, которая врачами называется эпилепсией. Насколько я знаю, эта болезнь психоневрологическая и в то время она не поддавалась лечению, да кому и когда было её лечить, война. С мамой – это случилось в далёком и очень холодном декабре 1942 года, тогда как раз родилась моя младшая - третья из сестёр, Аня.
Это было время Великой Отечественной войны, когда наша сторона была оккупирована мадьярами.
В один из дней - Егор Захарович Чибисов, являясь комиссованным с фронта, занимался утеплением ульев с пчелами в омшанике на приусадебной пасеке. В это время пришли два мадьяра вооружённых винтовками и с ними какая–то женщина, они потребовали дать им мёда.
Как рассказывала бабушка Фрося, у папы припасённого мёда в то время, как на грех не было. А открывать зимой улей и доставать для них рамку с мёдом папанька отказался. Да, это и на самом деле категорически не допускается, так как все пчёлы в зиму находятся в состоянии спячки, трогать их в это время не допускается.
Что там произошло дальше точно неизвестно: но шум, гам и крики были слышны даже в доме. Мадьяры напали на отца, выкрутив руки назад, привязали их к оглоблям телеги, назвав партизаном, стеганули лошадей и погнали повозку. Папаньку, буквально волоком повезли – потащили в комендатуру на допрос в соседнее село Долгалёво. Мама в это самое время была на сносях третьей дочуркой Аней, от стресса она буквально сразу же, почти без родовых схваток родила Аню. На нервной почве с мамой и произошло такое страшное заболевание, которое и в наше, настоящее время не всегда поддаётся лечению.
Бабушка Фрося, и другие близкие родственники, в период оккупации переживали это время на хуторе, вместе с нашими родителями. Поэтому бабушка смогла быстро собраться и побежать на станцию Сагуны (это семь километров, но если на впрямки, через бугор, то где-то около пяти), где жила её подруга. Подруга, которую звали Дуся, работала уборщицей в немецкой комендатуре и они вместе с бабушкой побежали к коменданту и рассказали ему о случившемся с нашим отцом.
Комендант внимательно выслушал бабушку Фросю, позвонил в полицейский штаб мадьяр и о чём-то строго с ними поговорил. Бабушке и тёте Дусе он сказал, что бы они шли домой и что папу нашего должны отпустить. Действительно поздно ночью, почти к утру приполз замерзший, еле живой отец. Мадьяры избили его шомполами до полусмерти и выкинули на улицу замерзать.
Очнувшись у дороги, с большим трудом, кое - как добрался домой. Дома мама, наши бабушки и дед Филипп, которые все жили у отца во время оккупации, его отогрели, отмыли и обработали изрубленную в кровавое месиво спину. С тех пор отец, сколько жил, столько и жаловался на боль в спине и пояснице.
6
Наш дедушка, Чибисов Захар Петрович и отец папаньки, в1914 году, был призван на Германскую войну (Первую мировую).
Бабушка Таня, мать нашего отца, не дождавшись деда, без вести пропавшего на войне, вышла замуж во второй раз. Она объясняла - оправдывала, это своё решение наличием пятерых детей у неё на руках, которых нужно было кормить, а дед Алёшка был состоятельным пасечником. А так же тем, что замуж её выдали, не спрашивая согласия – без взаимности с её стороны. Отношения нашего отца, с отчимом – дедом Алёшкой, сразу же не сложились. Обстановка потребовала его ухода из дома, либо смириться и он принял решение уйти на свои, как оказалось весьма горькие хлеба. Первым делом папанька пошёл в село Марки, где жили двоюродные тётки. Нужно понимать, что ему в это время было четырнадцать лет от роду. Но выглядел он лет на шестнадцать, рослым и крепким хлопцем.
Его достаточно жёстко пожурили и посоветовали вернуться обратно домой, на что он ответил категорическим отказом. Тогда его определили пастухом волов – рабочих быков. Считая необходимым проучить его, дабы жизнь мёдом не казалась, одежды и обуви не дали. Он остался в свитке, что-то типа халата и босиком, то есть в чём пришёл, так он начал свой самостоятельный жизненный путь.
С раннего утра и до позднего вечера папанька пас быков за питание, правда, как он мне рассказывал, кормили не плохо. А тётка норовила ещё, тайком от дядьки, сунуть в карман или котомку что – либо вкусненькое. Лето пролетело быстро, да и отец уже пообвык и стал настоящим пастухом, умевшим оберегать быков от потравы и наоборот.
Наступили уже осенние, но ещё солнечные, относительно тёплые дни и ночи, с первыми заморозками, а с ними непредвиденные проблемы у нашего отца. Поскольку обуви у отца не было и пасти пришлось босиком то, испытание оказалось не призрачным, а конкретным, было критически холодно ногам.
А ведь приходилось быков пасти на полях, где были скошены и убраны, хлеба и солома. То есть, пасти быков по стерне, которая торчала над землёй и очень колола отцу босые ноги, которые на мгновения он прятал в преющей полове, где ногам было тепло (полова – это мелкая, почти как пыль, рубленная молотилкой солома). Но быки не стояли на месте, они постоянно норовили уйти в шкоду, туда, где были ещё не убраны различные сельскохозяйственные культуры, свекла, подсолнух и другие. Отцу приходилось бежать босым по колючей стерне, по тонкому, режущему ноги в кровь, льду. Это представить и то жутко, но ведь отцу это пришлось пережить, выдержать и вопреки трудностям, стать отцом нашего большого семейства!
Испытание длилось до середины октября, потом отцу за терпения и хорошую работу дали и сапоги и хорошую по тому времени одежду, жил он в доме в нормальных условиях.
Всего отец проработал в работниках, у своих родственников, три с половиной года, за это ему родственники дали коня, бричку и отец нанялся возить на лошади землю для устройства железнодорожной насыпи ЮВЖД (Юго-восточная железная дорога). Таким образом, папка стал зарабатывать деньги и не только на хлеб.
Стройка была невиданной, Всесоюзной, масса народу было привлечено к этой работе. Труд людей и за привлечённых лошадей и быков, оплачивался государством честно и без обмана. К концу года отец купил ещё одну лошадь и новую телегу для возможности впрягать в телегу обеих лошадей. В это время отец жил у бабушки Маши, своей родной тётки и в своём родном селе Большой Хвощеватке.
В 1933 году присмотрел в хуторе Крамарев дом, который продавал некий Кондрат. Получив согласие мамы выйти за него замуж, отец купил дом у Кондрата в хуторе Крамарев, где и получила начало наша большая и дружная семья Чибисовых, детей Егора Загородного – так отца и нас - детей прозывали по двору. Мама растила Юру и управлялась с домашним хозяйством, а хозяйство составляли: корова, поросёнок, куры, были даже четыре индюшки с маленькими индюшатами. Папанька начал заводить пасеку, сначала это было, как он мне рассказывал, три улья, а через год их уже было девять.
В это время в стране создавались колхозы – проводилась коллективизация сельской жизни. Начал создаваться и на хуторе колхоз имени И. Сталина. Отец один из первых подал заявление в колхоз и в комсомол. Когда ему предложили быть бригадиром, то он отказался и попросил назначить его конюхом. Так он стал конюхом своего любимого дела. Лошадей, отец любил, понимал и ценил, они его так же понимали.
На конюшне с лошадьми, он, даже в ущерб домашним делам проводил большую часть времени. Привёл в порядок сбруи, колёсное и тележное хозяйство, распределил лошадей по местам. Так не спеша, потихоньку начала налаживаться колхозная жизнь отца и нашей семьи.
Но однажды один из коней, работая на трамбовке силоса в силосной яме, сломал ногу и по недосмотру каким-то образом задохнулся. Утром, придя на работу, отец обратился к председателю и партийному секретарю, что делать с павшей лошадью? Они сказали, что с виновником недосмотра разберутся, а вот лошадь пусть он вывезет далеко за деревню, в овраг и закопает. Отец повёз павшую лошадь далеко в овраг, там он решил снять с неё шкуру, дабы она не пропала. Сняв с павшей лошади шкуру, отец повёз её в Правление колхоза, надеясь на справедливое её разделение. Одновременно он рассчитывал на небольшую часть шкуры себе на подмётки для его сапог, которые он сносил уже будучи, работая в колхозе.
Придя в Правление с обработанной и посоленной шкурой, он представил её председателю и секретарю партийной ячейки со своей просьбой. На что они стали делить эту шкуру уже между собой и зашедшим в кабинет председателем сельсовета. Один сказал, что ему на седло нужно, другой ещё на что-то, третий на голенища. Когда отец заикнулся о маленьком кусочке на подмётки, его выгнали из кабинета, почти взашей, со словами: … «ещё тут не командовал какой – то конюх»!
Оскорблённый отец вышел из колхоза и забрал своё заявление о вступлении в комсомол и сказал, что его ноги в этом вертепе больше не будет. И с тех пор Отец в колхоз ни ногой, а нанялся рабочим на железную дорогу. На моей памяти, правда, папаньку приглашали собирать и укладывать стога сена и соломы для зимнего длительного хранения. Он никогда от этой просьбы не отказывался. Мы, дети, в колхозных делах всегда принимали участие и со школой в уборке урожая и сами, беря для прополки гектары подсолнуха, кукурузы, свеклы и при заготовке на зиму кормов.
Отец, весьма критически относился к действиям и политике Н. Хрущёва, но понимал, поддерживал и разделял действия и политику И. Сталина. Весьма негативно оценивал колхозную бесхозяйственность, очень сильно ругал за пьянство и нерадивость, иногда заезжающих к нам на пасеку знакомых - первых руководителей колхоза.
Нас детей он учил любить Отечество - страну, прямо говорил, что он жизнь, так или иначе прожил, а мы, дети должны учиться и жить в настоящем мире. Отец весьма поддерживал нас при вступлении в пионеры и комсомол, очень хотел нашего продвижения по жизни, гордился нашими успехами в учёбе и работе. Мы, дети любили, понимали и ценили отца, хотя находились люди, абсолютно не понимающие нашего отца и которые безуспешно пытались нам внушить иное.
Мы, дети нашего папаньки – Егора Загородного, всегда сверяли, образно говоря, часы с отцом и желая доставить ему радость, с усердием старались по жизни идти не хуже, а лучше других.
(Продолжение следует)
