Во время тяжелых и кровопролитных боев с немцами на подступах к Москве Сталин приказал совершить тайный облет с иконой Божией Матери вокруг столицы. После воздушного крестного хода чудесным образом грянули сильнейшие морозы, парализовавшие движение военной техники и живой силы противника. В этот момент советские войска перехватили инициативу и развили успешное контрнаступление, впервые развеяв миф о непобедимой гитлеровской армаде. Так гласит одна из знаменитых народных легенд военной поры. Что же произошло в действительности?

Примерно двадцать лет назад в освящении событий Великой Отечественной войны наметилась новая тенденция: в охваченном войной Советском Союзе неожиданно произошел грандиозный религиозный подъем. Под влиянием успехов Русской православной церкви в патриотической работе советское руководство отказалось от проведения антирелигиозной политики. Стали повсеместно проводиться молебны и крестные ходы о даровании победы, началось стремительное стихийное открытие храмов, красноармейские колонны благословлялись священниками, а верующие активно жертвовали на постройку советской военной техники. Все эти факторы внесли ощутимый вклад в окончательную победу над врагом.

Источником зарождения и распространения многочисленных мифов о «религиозной оттепели» в советском тылу и на фронте стал вышедший в 90-х годах прошлого столетия религиозный сборник «Россия перед вторым пришествием» (сост. С. В. Фомин), некоторые факты из которого, изложенные протоиереем Василием Швецом, произвели настоящую сенсацию. Эта книга положила начало появлению на свет других подобных работ, повествующих о многочисленных религиозных чудесах и знамениях, якобы сопутствовавших победам советских войск. Центральное место в них уделено крестным ходам и молебнам во время или перед началом ключевых сражений.

Самый известный эпизод – облет на военном самолете с иконой Божией Матери вокруг Москвы в конце 1941 года. Достоверность этого события вызывает множество сомнений. Во-первых, неизвестно, с каким именно чудотворным образом он производился (Тихвинским, Казанским, Владимирским), во вторых, когда именно это произошло (в ноябре или декабре). Но даже если отбросить подобные нюансы, сославшись, например, на то, что облет совершался по тайному приказу самого Сталина, это не умаляет других очевидных контраргументов, приводимых не только военными историками, но и священнослужителями РПЦ.

Широко распространенную версию этого события, изложенную православным писателем Николаем Блохиным в его романе «Рубеж», тщательно проанализировал иерей Николай Савченко. Книга выпущена в канун 70-летия Битвы под Москвой Институтом экономических стратегий РАН. Автор, сын мастера-наездника, утверждает, что летом 1952 года услышал эту версию семилетним мальчиком на конюшне Центрального московского ипподрома от маршала авиации Александра Голованова (к слову, внука террориста Кибальчича, участника убийства императора Александра II). Свидетелями рассказа были Блохины-старшие, а также генерал-полковник Михаил Громов и генерал-лейтенант Василий Сталин, занимавший тогда должность командующего ВВС Московского военного округа. Последний якобы тут же подтвердил достоверность изложенных маршалом событий.

Согласно этой версии, облет с образом Тихвинской иконы Божией Матери произошел 8 декабря 1941 года во время сильной метели на прототипе американского «Дугласа», советском самолете ПС-84. Голованов совершил полет в одиночку, на борту также находились священник и трое церковных певчих. Трансляция духовных песнопений напрямую передавалась в Кремль.

Между тем доподлинно известно, что в 1941 году православная святыня находилась в Тихвинском краеведческом музее, поскольку все городские храмы ранее были закрыты большевиками. Немцы захватили Тихвин 8 ноября 1941 года, перед оставлением города они вывезли икону в тыл и передали ее в Риге главе Псковской православной миссии митрополиту Сергию (Воскресенскому). После окончательного отступления гитлеровцев икона покинула нашу страну и вернулась в Россию лишь в 2004 году.

С погодой также серьезные нестыковки. Согласно данным московской метеостанции, именно 8 декабря 1941 года, после сильных морозов в начале месяца, температура резко повысилась до 0…+1 градуса. Таким образом, сильная метель исключается.

Есть и противоречия технического плана. В экипаж ПС-84 входили два пилота, бортмеханик и радист. Однако в своем рассказе Голованов утверждал, что летел один, оставив на земле даже штурмана, что является грубейшим нарушением регламента полетов. Кроме того, штатная бортовая радиостанция не обладала техническими возможностями трансляции песнопений, в том числе посредством громкой связи.

И это лишь самые основные нестыковки в версии Николая Блохина, тщательно доказанные священником.

Другой священник, который провел всю войну в Москве, отозвался о вероятности облета так: «Сильно сладко сказано… не жили вы тогда и не знаете».

Суровые реалии войны существенно отличались от благочестивых преданий. Провалу германского блицкрига способствовали отнюдь не облет с иконой или тайное посещение бывшим семинаристом Сталиным блаженной Матроны, якобы воодушевившей хозяина Кремля предсказанием победы.

Создать плацдарм для возможности контрнаступления Красной Армии под Москвой в декабре 1941 года помогла переброска дополнительной живой силы и материальных ресурсов с Дальнего Востока, в частности десяти дивизий с сотнями единиц военной техники. В состав Западного фронта были переданы три общевойсковые армии, стрелковые, кавалерийские и танковые соединения, большое количество специальных частей. Военно-воздушные силы Калининского и Юго-Западного фронтов были существенно усилены. В результате к началу контрнаступления в составе советских войск насчитывалось 1,1 млн человек, 7652 орудия и миномета, 415 установок реактивной артиллерии, 774 танка (в том числе 222 тяжелых и средних) и 1 тыс. самолетов, в немецкой группе армий «Центр» – 1,708 млн человек, около 13,5 тыс. орудий и минометов, 1170 танков и 615 самолетов. Как мы видим, перевес по живой силе и технике был не на советской стороне, однако он стал и не столь катастрофичен, как в первые месяцы войны.

Конечно, нельзя списывать со счетов и погодный фактор. В мемуарах «Воспоминания солдата» (глава «Удар на Тулу и Москву») командующий 2-й танковой армией генерал-полковник Хайнц Гудериан отмечал: «12 ноября температура упала до 13 градусов мороза, 13 ноября – до 22 градусов… Перед пуском танковых моторов их приходилось разогревать. Горючее частично замерзало, масло густело… автоматическое оружие из-за холода не действовало, а наши 37-миллиметровые противотанковые пушки оказались бессильными против русских танков Т-34».

На новых советских танках Т-34 и КВ-1 стояли дизели, все немецкие боевые машины того времени оснащались бензиновыми карбюраторными двигателями, топливо в которых застывало уже при минус 14 градусах. Для советских двигателей использовалось особое «зимнее топливо», не густевшее даже в сильные морозы. При его отсутствии в обычную солярку добавляли керосин.

Между тем в самом факте наступления морозов ничего чудесного не было. Зима 1941–1942 годов была холодной не только в центральных областях, но и на всей территории СССР – двадцатиградусные морозы зафиксированы даже в курортной Одессе.

Что же касается «религиозной оттепели» на освобожденных Красной Армией территориях, то, как и в прежние годы, для Русской православной церкви наступили трагичные дни. Православные храмы, открытые и восстановленные в кратковременный период оккупации на территории Московской и Тульской областей, были вновь закрыты, а служившие в них священнослужители подверглись репрессиям.

В качестве сравнения приведем характерную картину религиозной ситуации на одной из оккупированных территорий. В Гатчинском районе 13 июля 1941 года заняли Воскресенскую церковь для своих нужд советские войска, и богослужения в ней временно прекратились. 20 августа село Суйды заняли немцы, через два дня церковь привели в порядок, и после нового освящения в ней возобновились службы. Однако вечером 28 августа деревянный храм вспыхнул в результате попадания советского снаряда и сгорел до основания. С помощью немецкого военного пастыря крестьяне спасли большую часть церковного имущества и перенесли его в Воскресенский храм, закрытый в 1937 году. Уже на следующий день прот. Н. Быстряков стал служить в этом храме и оставался его настоятелем вплоть до ареста советскими органами 22 октября 1944 года.

Воздушный крестный ход вокруг Москвы не мог состояться и по другой весомой причине. Религиозная ситуация в Советском Союзе начала заметно изменяться лишь после встречи Сталина с патриаршим местоблюстителем митрополитом Сергием (Страгородским) и митрополитами Алексеем (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) в сентябре 1943 года.

Антирелигиозные гонения в СССР достигли своего апогея еще в 30-е годы прошлого века. 15 мая 1932 года И. Сталин подписал Декрет о второй пятилетке, в котором наряду с экономическими показателями была поставлена цель: к 1 мая 1937 года «имя Бога должно быть забыто на территории страны».

И эта цель во многом была достигнута. К середине 1941 года церковная жизнь на территории Советского Союза оказалась в полном упадке. На Псковщине, например, она выглядела так: «Гонения на церковь начались уже в 1917 году, и было расстреляно множество архиереев и священников. Архиерейская кафедра в Пскове была упразднена в 1936 году. С 1939 по 1940 год были закрыты последние церкви в Пскове, Порхове и Острове (Святые горы)».

Фото: Анатолий Гаранин. РИА «НОВОСТИ»

К моменту оккупации этой области германской армией в ней не было ни одной действующей церкви и ни одного священника, который совершал бы богослужения. Многочисленные псковские храмы были «разрушены, поруганы, превращены в склады, мастерские, танцевальные клубы, кино и архивы. Репрессированное духовенство в своей основной массе погибло в концлагерях Сибири».

Но вернемся к 1943 году. Итак, «вождю народов» в пропагандистских целях понадобилось срочно провести выборы патриарха, открыть хотя бы малую часть церквей и духовных учебных заведений, чтобы создать у западных союзников иллюзию возрождения религиозной жизни в СССР и склонить последних к активной военной помощи и открытию второго фронта.

Впрочем, внешнеполитическому сталинскому маневру иностранцы не слишком поверили, что зафиксировали советские спецслужбы. По мнению бельгийского посла, «это все написано для нас, иностранцев, а не для русских. Это только пропаганда, которая ничего не стоит. Вот если бы Сталин дал сотни отремонтированных церквей, этим было бы сделано много».

Примерно в том же ключе мыслили и рядовые советские граждане. Машинист турбины электростанции Сабунов заявил, что деятельность церковников допускается под нажимом союзников и только на время войны, а затем необходимость отойдет и всех их – побоку. Не менее критична в оценках и сотрудница библиотеки Чернухина: «Сталин на все пойдет, лишь бы выиграть войну. Это очередное отступление коммунистов под давлением союзников».

Первые же храмы (числом 18) было разрешено открыть только спустя почти полгода после избрания нового патриарха – постановлением Совмина от 5 февраля 1944 года.

До этого атеистическую пропаганду в стране, а тем более в Красной Армии, никто и не думал сворачивать. Как и в первые революционные годы, храмы осквернялись и разрушались, священнослужители подвергались гонениям и уничтожались. Только в 1941 году было арестовано 4 тыс. священников – 1900 церковнослужителей расстреляно.

Когда новоизбранный патриарх Сергий (Страгородский) передал председателю Совета по делам РПЦ МП полковнику НКВД Г. Карпову заявление об освобождении находившихся в заключении и считавшихся живыми 24 архиереев, одного архимандрита и одного протоиерея, все упомянутые в его списке священнослужители, кроме одного, к этому времени были либо расстреляны, либо умерли в лагерях.

Но вернемся к теме чудес и знамений. Следующий миф – крестный ход с иконой Божией Матери вокруг блокадного Ленинграда. Очевидно, что в городе на Неве, подвергавшемся непрерывным артобстрелам и бомбежкам, с погибавшим прямо на улицах от голода и холода населением, просто не существовало такой возможности, о чем свидетельствовал и находившийся там будущий патриарх Алексий I (Симанский).

Согласно очередной легенде, Казанская икона Божией Матери якобы находилась в расположении советских войск на правом берегу Волги, и поэтому немцы были обречены на неминуемое поражение: «Знаменитая Сталинградская битва началась с молебна перед этой иконой, и только после этого был дан сигнал к наступлению. Икону привозили на самые трудные участки фронта, где были критические положения, в места, где готовились наступления. Священство служило молебны, солдат кропили святой водой…». По мнению православного публициста Николая Каверина, назвавшего книгу с «сенсациями» от В. Швеца «энциклопедией православного мифотворчества», описывая такую неправдоподобную идиллию (огромная часть русского священства в это время находилась в тюрьмах, лагерях и ссылках), автор, вероятно, спутал Сталинградскую битву с Бородинской. События происходили более чем за полгода до упомянутой выше встречи советского правительства с последними из выживших в ходе репрессий церковных иерархов.

Даже в очередном одиозном сборнике «Чудеса на дорогах войны» утверждается, что нет никаких достоверных сведений как о молебне перед иконой перед началом Сталинградской битвы, так и о неком «таинственном знамении» советским бойцам в ее критический момент.

Сталинградская битва зародила и другую небылицу: духовник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кирилл (Павлов) и «тот самый» героически сражавшийся сержант РККА Павлов, именем которого назван дом, – якобы одно и то же лицо.

Между тем настоящий сержант – Яков Федотович Павлов – был весьма далек от духовных подвигов. Духовной семинарии он предпочел Ленинградскую высшую партийную школу. Согласно свидетельству его сына, третий секретарь Валдайского горкома партии по сельскому хозяйству Павлов не то что в церковь не ходил, но даже дома икон не держал. Однако последствия благочестивой сказки оказались трагичными: после «сенсационной» новости у супруги Якова Павлова начались серьезные проблемы со здоровьем.

Не обошли стороной псевдоцерковные мифы и сражение за Кёнигсберг. В рассказе советского ветерана Николая Бугаенко с легкостью выдается за чистую монету очередное сомнительное явление:

«7 апреля, на Благовещение, мы ждали боя. Вдруг видим: вдоль линии фронта движется крестный ход – впереди православные священники несут Казанскую икону Богоматери, за ними – вереница людей с иконами, крестами и хоругвями в руках. Это было так неожиданно! Как будто и нет войны – никто не стреляет, ясно различимы слова молитв, песнопений… А дальше произошло нечто совсем невероятное. Фашисты вдруг, в едином порыве, побросали оружие (орудия их тоже замолкли) и с криком «Матерь Божия!» побежали прочь.

С громовым «Ура!» мы бросились за ними. Без единого выстрела взяли тот участок фронта. А потом и город стал наш, хоть и успели немцы затопить свои подземные заводы»…

Между тем более здравомыслящие участники того сражения, причем как с советской, так и с германской сторон, далеки в своих оценках от столь идиллической картины. Так, Пётр Кириченко, кавалер шести орденов и 19 медалей, в том числе медали «За взятие Кёнигсберга», дает совсем иную оценку причинам победы советских войск. Очередному фронтовому «чуду» способствовало сосредоточение командующим 3-м Белорусским фронтом Маршалом Советского Союза А. М. Василевским войск четырех общевойсковых армий (свыше 137 тыс. человек), около 52 тыс. орудий и минометов, 538 танков и самоходных орудий, а также 2400 самолетов. Превосходство над немцами было многократным. Сигнал к началу общего штурма Кёнигсберга был дан не после того, как в результате молебна стрельба с немецкой стороны резко прекратилась. Огонь прекратился лишь тогда, когда советские войска с немалыми потерями преодолели сопротивление противника и полностью овладели городом.

Обратимся к мемуарам коменданта крепости Кёнигсберг, генерала от инфантерии Отто фон Ляша:

«Итак, 9 апреля стало окончательно ясно, что я со своими солдатами и всем населением Кёнигсберга, брошен вышестоящим командованием на произвол судьбы. Ждать помощи со стороны уже не приходилось. В течение трех дней в городе царили смерть и разрушение, не оставалось ни малейших шансов на то, что мы сумеем выстоять своими силами или изменить безвыходное положение дальнейшим сопротивлением. Склады с боеприпасами и продовольствием большей частью сгорели, артиллерийских снарядов почти не осталось, пехотных боеприпасов тоже было очень мало.

… Но больше всего на мое решение о капитуляции повлияло осознание того факта, что продолжение борьбы повлечет лишь бессмысленные жертвы и будет стоить солдатам и гражданскому населению тысяч жизней.

… После короткого совещания с офицерами своего штаба и командирами дивизий, с которыми еще можно было связаться, в первой половине дня 9 апреля я объявил о своем решении согласиться на почетную капитуляцию, которую уже не раз предлагал через парламентеров командующий русским фронтом маршал Василевский. Все одобрили это решение.

…Никто из немцев в Кёнигсберге «знамений» и «явлений» не видел над наступающими русскими и тут же не сдавался в ужасе в плен, падая на колени…».

Аналогичные мифы с «крестными ходами» и «знамениями» для красноармейцев выдуманы и в других сражениях, например, на Курской дуге и Корсунь-Шевченковской операции. Отчасти их зарождение и распространение можно объяснить не только деятельностью В. Швеца, но и традиционным народным верованием в божественную помощь при победе над захватчиками. (Куликовская битва, Отечественная война 1812 года).

Без упоминания каких-либо документальных источников В. Швец утверждает, что во время войны было открыто 20 тыс. церквей. Эта цифра очень далека от реальности, к тому же подавляющая часть из нескольких тысяч храмов была открыта на оккупированных территориях. Cогласно отчету Совета по делам РПЦ МП (фактически контролирующий орган НКВД) количество открытых храмов на временно оккупированных территориях СССР составляло 7547. По другим источникам их количество составляло порядка 10 тыс.

В областях РСФСР, не оказавшихся в зоне оккупации, количество действующих церквей было ничтожным. Так, в докладной записке упомянутого выше Г. Карпова заместителю председателя СНК СССР В. Молотову о состоянии Церкви в СССР (от 5 октября1944 года) отмечалось, что в Куйбышевской, Саратовской, Тамбовской и Чкаловской областях функционировало по четыре церкви; в Новосибирской, Пензенской областях, Алтайском и Приморском краях – по две; в Иркутской, Курганской областях, Красноярском и Хабаровском краях, Марийской и Мордовской АССР – по одной церкви.

Реальная картина «помощи» советского правительства РПЦ хорошо прослеживается в секретной справке, составленной Г. Карповым 31 октября 1945 года:

«За 1944–45 года по Союзу поступило от групп верующих 6770 заявлений об открытии церквей (не считая повторных).

По рассмотрении этих заявлений, их проверке, по заключениям обл (край) исполкомов Советом открыто за 1944–45 года – 529 церквей. За тот же период времени отклонено ходатайств верующих об открытии церквей 4850. Находится на рассмотрении 1391 ходатайство.

Таким образом, удовлетворено за 1944–45 года 9,8 % всех рассмотренных ходатайств…».

Еще 28 ноября 1943 года Совнарком принял постановление, согласно которому ходатайства верующих сначала рассматривались местными органами, в случае их одобрения пересылались в Совет по делам Русской православной церкви. После предварительного решения они снова спускались в Совнарком, а затем возвращались в Совет. Такая многоступенчатая процедура была выработана с целью тщательно дозировать открытие новых храмов. Бесконтрольный стихийный рост количества приходов вызвал сильную тревогу в правительстве… Властям представлялось необходимым обуздать этот поток, превратив его в тоненький ручеек. С этой целью В. Молотов указывал Г. Карпову: «Пока не давать никаких разрешений на открытие церквей… В последующем по вопросу открытия входить за санкцией в правительство и только после этого спускать указания в облисполкомы… Открыть церкви в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать решения этого вопроса».

В мае 1944 года Г. Карпов пишет: «Патриарх и епархиальные управления поставили перед Советом вопросы о возвращении некоторых «мощей» и «чудотворных» икон из числа находящихся в музеях. Мнение Совета по этому вопросу отрицательное».

Согласно этим данным, большевики проводили политику сдерживания религиозного возрождения. Кроме того, в декабре того же года Совнарком предписал закрывать открытые в войну храмы, если до войны в них размещались государственные организации. По причинам катастрофической нехватки священников (разумеется, из-за массовых репрессий) и превращения церквей в общественные здания к концу 1947 года из упомянутых выше нескольких тысяч храмов функционировало лишь 1300.

Тема окормления православными священнослужителями советских войск нашла отражение в современном отечественном кинематографе. В киносериале «Штрафбат» (2004 год, режиссер Николай Досталь) в штрафном батальоне красноармейцев случайно оказывается священник, который живет в одном бараке со штрафниками, исповедует и благословляет их перед сражениями и даже в критический момент битвы берет оружие и идет вместе с ними в атаку. Кинокартина не претендует на абсолютную историческую достоверность, и данный эпизод можно уверенно отнести всего лишь к смелому полету фантазии ее создателей.

В реальности же батюшка вряд ли мог оказаться в расположении красноармейцев, а тем более штрафников. Одним из основных постулатов пропаганды в коммунистических отрядах было воспитание бойцов в воинственно-антирелигиозном духе. Естественно, уже не могло быть и речи о присутствии в них священников и о бывших прежде молебнах. С формы исчезли погоны и награды в виде крестов, традиционные христианские восьмиконечные звезды заменялись пятиконечными, а православные воинские стяги – красными знаменами. Все эти принципы остались незыблемыми в армии атеистического государства на протяжении всей истории ее существования, в том числе и в 1941–1945 годах.

Поэтому документальных свидетельств присутствия священников в советских войсках практически нет, за исключением ряда пропагандистских фотоснимков, например митрополита Николая (Ярушевича) на фоне танковой колонны «Дмитрий Донской».

Вопреки другой неправдоподобной легенде, находящийся в тяжелейших условиях выживания в тылу советский народ (в том числе верующие) просто не имел физической возможности жертвовать миллионные суммы на строительство советских танковых колонн или авиационных эскадрилий. Однако местные власти, получавшие соответствующие разнарядки свыше, были вынуждены добиваться их исполнения прямым давлением на население. Так, представители церковной общины с. Солохи Борисовского района Курской области получили документ, в котором значилось: «Исполком райсовета и бюро РК ВКП(б) доводит в сем православной церкви план 4-го государственного займа в сумме 20 тыс. руб., ибо 4-й государственный военный займ решит окончательную победу над общим врагом человечества… Деньги в сумме 20 тыс. руб. Вы должны внести к 5 мая 1945 г.»

Безусловно, на фронте нередко происходили настоящие чудеса, когда многие фронтовики сумели уцелеть в самой страшной в истории человечества войне. Не исключено, что многодневное пребывание на грани жизни и смерти заставляло некоторых из них переосмыслить свою жизнь и обратиться к вере. Между тем любые попытки чрезмерной идеализации религиозной ситуации в советском тылу и на фронте в годы Великой Отечественной войны легко опровергаются не только документальными свидетельствами, но и простым здравым смыслом. Они вполне соответствуют ловкому ходу советской пропаганды военного периода, когда прежде подвергаемые многолетнему поруганию и забвению традиционные ценности – вера и патриотизм – внезапно оказались очень востребованными для скорейшей мобилизации народа на борьбу с грозным внешним врагом.