Этого человека уже нет в живых – дали о себе знать раны и контузии, полученные во время Великой Отечественной войны. Незадолго до ухода из жизни ветеран 57-й гвардейской стрелковой дивизии Григорий Лымарев прислал в мой адрес письмо. Тогда, в 1993-м, когда трудовым коллективом Никопольского завода ферросплавов был построен и 9 мая торжественно открыт мемориальный комплекс «Высота 167,3 «Могила Нечаева», увековечивший почти полторы тысячи ранее неизвестных имен воинов-освободителей из 8-й гвардейской армии В.Чуйкова, письма шли в большом количестве и это, в числе других, осело в моем семейном архиве. В то время оно буквально взволновало меня. Вряд ли останетесь равнодушными и Вы, ознакомившись с его содержанием…
Г.Д.Лымарев, г.Славянск, Украина: «…С чрезвычайным волнением и благодарностью узнал я о той большой работе, которую ведет ваша группа «Поиск» по восстановлению событий и имен, связанных с изнурительными боями 1943-1944 годов за высоту 167,3 «Могила Нечаева», находящейся на территории Никопольского района Днепропетровской области. Я, как участник тех страшных событий хочу рассказать о том, что врезалось мне в память на долгие годы жизни. Лишь один эпизод, но в нем, как в зеркале отразились характерные черты советского воина-освободителя.
Случилась эта драма в ночь с 5 на 6 декабря 1943 года, когда 57-я гвардейская стрелковая дивизия вела бои за высоту 167,3. Командный пункт командира дивизиона 128-го гвардейского артиллерийского полка этой дивизии был оборудован на склоне высоты между селом Петриковкой и хутором Веселым. Это в нескольких километрах севернее высоты 167,3. Немцы в ту ночь снова пошли в атаку – танки, мотопехота. Они старались смять нашу оборону. В результате была нарушена связь командира дивизиона с четвертой и пятой батареями. А где-то за полночь на командный пункт прибежал связной из пятой батареи и сообщил, что четвертая и пятая батареи раздавлены ночной атакой танков противника. Командир дивизиона гвардии капитан Саражинский принял решение предупредить личный состав шестой батареи об опасности танкового удара и направил на батарею гвардии старшего лейтенанта Александра Резникова – командира взвода разведки шестой батареи, и гвардии старшего сержанта Александра Громченко – командира отделения разведки, моего тогдашнего командира. Резников был родом из Москвы, а Громченко – из украинского города Николаева. Они ушли в темноту, в направлении хутора Веселого и я даже представить себе не мог, что вижу их обоих в последний раз. Почти две недели мы не знали о судьбе наших однополчан. Остатки 128-го гвардейского артполка и еще более скромные остатки 170-го гвардейского стрелкового полка были выведены на доукомплектование в село Петриковку. Наши позиции занял 172-й гвардейский стрелковый полк. После расквартирования меня вызвал командир взвода дивизионной разведки и дал приказ доставить в штаб боеприпасы, которые все еще находились в хуторе Веселом. Я решил идти к хутору напрямую, т.к. дорога простреливалась. В одной из лощин я увидел два мертвых тела. Какое-то предчувствие появилось в моем сердце, когда я подошел ближе. Увиденное обожгло, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь. Ближе ко мне лежал мертвый офицер, а дальше, метров за 10-12 от него, под заледенелым кустом полусидел еще один убитый. Я узнал дорогих мне людей. Не нужно было быть таежным следопытом, чтобы по кровавым следам на снегу понять, какая трагедия здесь разыгралась. На склоне лощины,за 15-18 метров от погибших, на снегу четко просматривались следы немецкого бронетранспортера и кучка пулеметных гильз. Дальше виднелись следы гусениц немецких танков. Так что, стрелял фашистский пулеметчик в Резникова и Громченко почти в упор. Очевидно, в ту ночь они наткнулись на танковую группу, которая прорвалась в наш тыл. Ближе ко мне, широко раскинув ноги и руки, лежал старший лейтенант. Видно было, что прошитый пулеметной очередью, он упал на снег и больше не двигался. Рядом лежал пистолет «ТТ» - личное оружие старшего лейтенанта. Саше Громченко досталась тяжелая смерть – прошитый пулями ниже сердца, он упал метров за 5-6 от старшего лейтенанта. Об этом рассказала замерзшая на снегу лужа крови – очевидно какое-то время он лежал без сознания. От нее кровавый след змейкой тянулся к старшему лейтенанту – придя в сознание, не сделав даже попытки перевязать свои собственные раны, он пополз к своему командиру. Лишь убедившись, что тому уже ничем невозможно помочь, отполз под куст и, уже теряя сознание от потери крови, попытался сделать себе перевязку. Саша полусидел, его руки, измазанные собственной кровью, сжимали бинт. Рядом лежали автомат, полевая сумка. Его раскрытые глаза смотрели куда-то вдаль, в далекий 1941-й год, в котором он начал свою фронтовую жизнь, прошел, отступая с боями, всю Украину, дошел до Волги и обратно, и вот, меньше, чем за 300 километров от родного дома навсегда остался на этой земле…
Справившись с первыми минутами горя, я собрал документы и оружие и побрел на хутор Веселый выполнять задание. Приказ есть приказ, война есть война. По дороге назад, уже с боеприпасами, я попросил заехать за телами погибших. Ломами и топорами мы вырубали их, вмерзших в собственную кровь, осторожно положили на сани. Шли молча. В Петриковке мы попрощались с нашими боевыми побратимами, которых знали и любили все. В саду одного из жителей села вырубали топорами и ломами могилу в неподатливой мерзлой земле. Кто-то из друзей-офицеров положил туда в последнюю минуту их награды. А уцелевшая в жестоких боях последняя, шестая батарея боевыми снарядами по фашистам дала прощальный салют. Наверное, и сегодня прах моих боевых побратимов покоится в том же месте. Великое, необходимое дело совершили вы, заводчане, построив мемориал солдатской славы в щедро политой солдатской кровью украинской степи у Могилы Нечаева. Я был на его открытии. В числе сотен фамилий, высеченных на гранитных плитах, с огромным волнением и радостью увидел я и две дорогие моему сердцу – Александра Громченко и Александра Резникова…».
Леонид ИГНАТЕНКО
