Г л а в а п е р в а я
Осенний - Престольный праздник, в честь иконы Казанской Божьей матери, в селе Юдино, подходил к своему естественному концу. Всё хорошее равно и плохое, когда – нибудь, да заканчивается.
Гости неспешно начали готовиться к отъезду, стали перебирать и перекладывать не хитрую амуницию, подправлять сбруи на лошадях, проверять состояние колёс на ходах телег, взбивать пахучее сено в тележных ящиках. Конечно, этот ритуал исполнялся более для порядка, чем по необходимости, так как ещё перед отъездом из дома всё заранее подготавливалось и сто раз проверялось.
Престо́льный пра́здник (хра́мовый пра́здник) — праздник в память святого, события священной или церковной истории, которому посвящён или его приделы.
Это праздник местного значения, отмечаемый прихожанами отдельного церковного прихода данного села или жителями отдельной деревни. В городах, особенно больших, этот праздник одновременно справляла лишь часть жителей — прихожане одной или нескольких церквей.
У старообрядцев престольными праздниками считались важнейшие даты христианского календаря или дни памяти святых, в которые освящались молельные дома.
Поскольку храм может быть многопредельным, то есть иметь несколько престолов (два, три, пять...), освященных в честь разных церковных торжеств, то престольных праздников на одном приходе может быть несколько (по количеству престолов).
Праздник этот, праздновался в строго определённых станицах, сёлах и деревнях придонья столько, сколько помнят себя жители этих прекрасных, сказочных мест центральной России.
Он как бы подводил итог работы страдного лета. Поля к этому времени в большинстве своём были убраны, за исключением свеклы и подсолнуха, а так же культур для потравы диким животным. Сено и другие корма для скота домашнего и колхозного к этому времени были, как правило, заготовлены. На заметно ухоженных полях близких к колхозным усадьбам, возвышались огромные скирды из соломы и сена. Силосные ямы к этому времени уже были заложены и укрыты.
Мир по-хозяйски, размеренно готовился к длинной с короткими днями, суровой зиме, которая в наших землях была мохнато - снежная и люто морозная.
Из года в год, сколько помнит память людская - этот Престольный праздник организовывали и принимали гостей в сёлах: Марки, Юдино и Костомарово.
Прибывающих гостей - близких и дальних родственников, знакомых земляков, да и просто странников гостеприимно принимали практически в каждом доме и сажали за общий стол. Полагаю, такой обычай зародился и мог прижиться только у нас на Руси, у нашего светлого и бескорыстного люда мирского!
С особым гостеприимством приёмы устраивали состоятельные хозяева. Ими были, как правило, весьма трудолюбивые и гостеприимные муж с женой. Они встречали прибывающих гостей ещё за пределами территории своего двора. И, своей возможностью организовать праздничный приём и веселье для гостей несказанно гордились и к этому готовились весьма ответственно.
Такими людьми были дядька и тётка Колесниковы: Егор Васильевич и его жена Мария Герасимовна. Жили они сразу же при въезде в село Юдино, в большом красивом и добротно скроенном, с устроенном доме – усадьбе обустроенной различными дворовыми постройками.
Территория усадьбы представлялась собой огромным земельным участком, по периметру, с любовью обсаженным когда – то разными лиственными деревьям. Деревья казались огромными, раскидистыми и вековыми, они надёжно укрывали усадьбу от природных катаклизмов, а так же завистливых, не добрых глаз.
Нам - пацанам тогда чудилось даже, что усадьба была с таинственными закоулками и оврагом, который пробирался через заросли перелеска, далеко на луг и в сторону не большого лиственного леса.
К светлому празднику святого Престола жители отдельных станиц, сёл и деревень готовились весьма ответственно, почти в течение всего года. Различные соления заготавливались из овощей и фруктов со своего огорода и хранились они в подвалах и выходах. Выращивались гуси, куры, овцы, кролики и другая худоба, требуемая для приготовления праздничных блюд.
Обычно, принимающий дом рассчитывал на 10 – 16 человек. Дядька Егор и тётка Мария точно знаю, ожидали до 40-ка гостей. Приезжало гостей в основном столько же, на скольких и рассчитывали принимающие хозяева. Конечно, посредством знакомых – оказией, через переказывания выяснялось, кто приедет и с кем, но не предвиденные ситуации всегда предусматривались. Ведь, всяк пришедший и приехавший привечался и как я уже говорил, непременно усаживался за общий стол.
Для приготовления различных блюд и накрытия праздничного стола привлекались самые лучшие, известные в округе – признанные всеми стряпухи.
Празднование Престольных праздников разительно отличалось от традиционного, с обязательным ритуалом, свадебного веселья. На Престольном празднике, спиртного выпивалось значительно меньше обычного - свадебного, в основном в меру.
Плясали, пожалуй, не очень много, как – то сдержанно. В основном пелись песни, и даже романсы, хором, все вместе за длиннющим, устроенном буквой «П» столом, много и весьма красиво. Конечно, песни были разные, но какие – то сокровенные, цепляющие за душу – народные. Исполнялись песни и современные на то время, но больше старинные и конечно как водится - фронтовые.
Велись разные беседы, разговоры и обсуждения, воспоминания о прошлых, не когда общих для всех, событиях.
Мужская половина начинала вести беседу: сначала о текущих событиях из жизни знакомых, соседей и родственников. С болезненной заинтересованностью, в том числе и весьма, критически обсуждались текущие проблемы колхозной жизни.
С тревожной озабоченностью обсуждалась складывающаяся ситуация с покидающей деревню самой лучшей, перспективной молодёжью.
Задавались вопросы? Что станет с деревней? Кто, в конце концов, останется на селе? Либо останутся доживать одни старики и старухи, либо превратятся сёла в гибридные деревни - совхозы городского типа, кое - как скроенные из согнанных деревенских людей и ранее высланных за 101-й километр беспутных.
А вот озадачивающие примеры уже были: строились двух, трёх этажные здания без элементарных условий, очень часто даже без туалетов и холодной воды. Топить нужно было дровами и углём – это было громоздко - очень неудобно. Дрова и уголь находились на дворе в сараюшках, их нужно было таскать на второй – третий этаж.
Насколько это всё было удобно в деревенском доме, настолько неудобно в поле стоящем, многоквартирном доме – бестолковому, редко наезжающему руководству объяснять было бессмысленно.
Не понимал народ руководителей, а они - абсолютно незнающие деревенской жизни – не понимали недовольства людей.
Особое неприятие политики Правительства вызывали: вопросы ликвидации, так называемых неперспективных деревень; непродуманное сокращения площадей пастбищных угодий для домашних скота и птицы; необоснованное лишение возможности нормальной заготовки кормов для частных хозяйств.
Иначе как вредительством не называлось ненормальное, совсем не продуманное, необъяснимое налогообложение всего домашнего подворья. Налогом облагались кусты ягод, деревья, животные и даже куры.
Уже тогда наши деревенские «мамонты» предсказывали высокую вероятность трагического разрушения не только колхозной жизни, но и всего деревенского уклада.
Сетовали не на коллективный, колхозный строй, сетовали на не компетентность не только районных и колхозных руководителей.
Довольно таки резко возмущались, разрушающим колхозы и в целом деревню, действиям Хрущёвского руководства. Особенно поносили всё разрушающую уравниловку. Иначе как болтуном и кукурузником Н.С. Хрущёва не называли.
Вспоминали время И.В. Сталина, как сразу же после войны начали отменять карточки, а потом снижать цены, его слова: «Кадры решают всё»! Как стали наполняться разными товарами полки магазинов, как страна поднималась из невиданной разрухи Великой войны. И как всё это словно по чьей – то злой воле поворачивается вспять.
Постепенно градус бесед снижался, энергия возмущения переключалась женским объединяющим началом, кто ни будь запевал, как бы невзначай, песню и здесь же гармонь захватывала всех своей растекающейся по округе мелодией.
Женщины обычно собирались в конце, какой ни будь части праздничного стола. Там они в стороне от мужчин живо обсуждали свои житейские и разные проблемы.
Начинали, как - то осторожно, издалека: о перспективах на будущий урожай, какими будут зима и весна? Вкратце, словно мимоходом, касались и колхозных проблем. Подробно и заинтересованно обменивались проблемами домашней худобы: коров, коз, поросят их отёлов, домашней птицы. Делились секретами выращивания огородных культур, обменивались опытом их хранения.
Постепенно переходили на детей: кто куда уехал? Как обустроился на чужбине? Кто остался с родителями? Кто женился, либо вышли замуж? Кто развёлся и вообще, кто как живёт из знакомых?
Периодически возвращались к воспоминаниям, каких нибудь прошлых курьёзных шуточных событий. Смеялись в голос, громко, искренне, задорно и свободно.
Потом как бы вспомнят,… помянут, загрустив об ушедших из жизни родных, подруг и знакомых.
Вместе с тем, потихонечку, как - то не очень уверенно, словно невзначай запоют грустную задушевную песню. Ой, кто - то с горочки спустился, наверно милый мой идёт…. К ним по одному, по двое присоединялись, притихшие мужчины и песня медленно набираясь силы, вырывалась со двора на широкую улицу и дальше за околицу – в поля.
Затем уже пойдут и другие, разные песни, которые иногда наводят грусть до слёз, а иные возбуждают трепетный подъём души и настроения. Лица поющих гостей в застолье ясные, светлые, ласковые и добрые, они выказывают сердечную доброту и искреннюю душевную теплоту нашего деревенского люда.
3
Дядька Егор воевал на войне (1941- 45 годы) с самого начала и до полного её окончания в поверженном Берлине. Он был призван на защиту нашего Отечества рядовым солдатом, а закончил войну в Берлине, офицером, старшим лейтенантом. Помниться у них в шкафу для одежды, мне довелось случайно увидеть, висела его гимнастёрка с медалями и орденами: слева и справа от прорези ворота.
В моё детское время у бывших воинов Великой войны, не принято было особенно акцентировать на этом внимание. В те времена считалось, что в годы войны всем досталось горя, практически в каждой семье были погибшие. Жителям, оставшимся в тылу выпала так же весьма тяжёлая и трагическая доля, которая требовала терпения, невероятных усилий.
Из Германии, дядька Егор привёз различные хозяйственно – бытовые приборы, приспособления, инструменты и страсть к труду до изнеможения и возможно строгому немецкому порядку.
Это был высокий и статный мужчина, худощавый, по-своему красивый, весьма строгий и требовательный, подчёркнуто обязательный хозяин своим словам и делам. Некоторые жители села Юдино недолюбливали его, другие побаивались, но никто не мог обвинить его в неприветливости или скаредности, особенно в праздники святого Престола.
На мой взгляд, дядька Егор был довольно таки строг и требователен к себе в первую очередь и уже потом к домочадцам – тётке Мане и сыну Ивану.
Это был человек крепких устоев и порядка, старинных русских традиций, домостроя, настоящий крепкий хозяин, с душой и усердием ведущий своё домашнее хозяйство. Любил во всех делах определённость, ответственность и справедливость – ложь не переносил. Людей, которые имели склонность лгать и обманывать презирал и высмеивал, таких в его дом не приглашали.
Тётка Мария, жена дядьки Егора, была добрая, приветливая, очень внимательная женщина. Выглядела она статной, с улыбчивыми глазами и огненными волосами, среднего роста, с не броской красотой русской женщины.
Она работала в Юдинском колхозе «Победа» - дояркой. Для дядьки Егора, она была настоящим воплощением его понимания женщины – хозяйки, хранительницы очага, матери детей в своеобразном его домострое.
Дядька Егор ежегодно брал подряд, посредством найма, пасти общее деревенское стадо овец всех жителей села Юдино. Стадо овец было очень большое и, пастухов требовалось не мене двух человек. Это было время после школьное – летнее и для коренных, наших деревенских жителей страдное.
Дядька Егор, по договорённости с нашим отцом, брал в подпаски моих старших братьев. В качестве платы за это, в стаде паслись овцы и нашей семьи, возможно, ещё были какие-то расчеты, не припомню. Такие вопросы детей не касались.
Со временем пришла пора и мне быть подпаском у сына дядьки Егора Ивана. Он был года на 3-4 старше меня, внешне выглядел крепким и смелым парнем, я с ним сразу же подружился.
С нами была собака - овчарка звали её – Поляк. Это была очень добрая и умная собака, она очень помогала пасти стадо и одновременно охраняла его от нападения диких собак и волков. Каким-то образом она понимала наши команды и строго их выполняла, за это мы с Иваном всегда давали ей что-либо вкусненькое.
Вставали мы очень рано, где-то часов в пять утра, тётка Маня кормила нас сытным завтраком. С собой она давала нам две специальные сумки с едой на целый день, более сытной и вкусной еды я, за всю свою жизнь больше не пробовал!
Вечером мы с Иваном загоняли стадо в лабаз из плетней и отправлялись домой на ужин и отдых до утра. К лабазу, с подветренной стороны чьими - то умелыми руками, была пристроена из плетня неброская сторожка. Для утепления она была обмазана белой глиной с соломенной крышей. Сторожка неплохо защищала от ветра и дождя нас - пастухов и сторожа - деда Демьяна. С ним всегда были две сердитые собаки: Серый и Бродяга. Они с Поляком соблюдали нейтралитет, иногда порыкивая друг на друга.
Поляк, шёл с нами домой, там его ожидала хорошая пища и Дружок, домашний пёс – охранник усадьбы и верный его друг и соратник.
Иногда нам с Иваном разрешали брать с собой на пастбище Дружка, радость его и Поляка была неописуемой. Они подпрыгивали, кувыркались, кружили около нас с Иваном, пытаясь кого – то из нас лизнуть в лицо.
С душевным трепетом и щемящей грустью вспоминаю то время и нашу малую родину: как всё было здорово: загадочно и прекрасно!
А какая природа, какой ландшафт, какие небольшие, тёплые, родные и очень ягодные леса и посадки нашей центральной России отмеченной плоскогорьями и посадками.
Всю окоёму нашей сторонушки как – бы ограждает, охраняет и оберегает батюшка Дон, своими притоками, озёрами, плавнями и меловыми горами.
Наш отец – Чибисов Егор Захарович, имел с дядькой Егором прочную дружбу, а возможно и родство, сейчас это установить не представляется возможным.
Это была особая стать русских деревенских мужиков – основа земли, «мамонты» русской деревни. Они были рачительными хозяевами строгих старинных правил, твёрдых традиций, в некотором смысле осовременненого Домостроя.
Они имели между собой постоянную, я бы сказал не зримую связь. В праздники Престола обязательно встречались, по-мужски скупо, но обоюдно радовались и гордились своей дружбой.
В бытующих застольях одним из первых тостов был всегда: за Родину, за Сталина! Своим само стоянием они заметно выделялись и водили крепкую дружбу в основном, только с такими же, очень похожими на них самих людьми.
Их мужская настоящая дружба подкреплялась, преданностью и постоянной взаимовыручкой, они несколько отличались от других людей.
Это были представители иной, уходящей в историю касты, невостребованными, стоящими - как бы особняком, в вынужденной оппозиции к колхозному строю, а иногда и обществу.
При совместных встречах - эти «мамонты» прошлой жизни достаточно критично высказывались о многом, особенно по фактам имеющейся бесхозяйственности. Очень резко, критично, с откровенным презрением, они высказывались о действиях и политике Н.С. Хрущёва.
Из них бы получились настоящие колхозные Руководители, но они были не востребованы: либо намеренно, либо по чьей - то глупости.
Да, эти «мамонты» были неудобны своей принципиальностью и не терпимостью к халатности, лодырнечеству и разгильдяйству. Само собой, естественно, что они на всё имели своё проверенное суровой жизнью мнение. Это были настоящие созидатели - труженики земли и устроители деревенской жизни. Если что – то ими делалось, то делалось оно добротно – на века, что бы потом не было стыдно перед потомками!
Их домашнее хозяйство было прибранным, а скотина ухоженной, несмотря на трудности создаваемые властью. А вот зажиточная состоятельность, этих «мамонтов», вызывала у некоторых людей откровенную зависть.
В случае терпеливого разумного к ним подхода органов власти, они могли бы стать плоть от плоти, кровь от крови опорой для колхозной деревни!
При возможном, заинтересованном привлечении этих тружеников к организации и строительству колхозного строя на селе, возможно, обрелась бы своеобразная преемственность – не формальная, а с прошлой, лучшей традицией, своеобразная школа подготовки и закрепления сельских кадров.
В свою бытность этих «мамонтов», непросто было оторвать настоящего крестьянина от земли. Городскую - праздную, как им казалось, а иногда и на самом деле праздную жизнь, они не понимали и не признавали правильной!
А если кто и отрывался, то не всегда это приносило пользу и самому человеку и окружающим.
Что характерно, по какой – то не понятной причине, либо наваждению, если какой – либо деревенский житель, единожды оторвавшийся от земли, сразу же не приживался в городе, то и обратно деревня его почему-то не принимала, человек этот становился каким-то неприкаянным, беспутным!
Этот вот, бедолага, утративший свой жизненный путь, маялся сам, маялись с ним и окружающие, всю его не путёвую жизнь. Не могу объяснить, в чём причина, но это было почти правилом! Из-за остаточного финансирования, считай ни какого, на выживание, властью была оставлена как деревня, так и ею же, с таким трудом и трагичностью созданные колхозы.
Жизнь и бытие, работа в колхозе и дома – это можно сказать жизненный подвиг нашего деревенского люда. Фактически настоящие труженики деревни работали от зори до зари: начиная с 4-х утра и до одиннадцати часов ночи, а иногда и дольше! Огромная – подчас почти круглосуточная, непосильная работа ложилась на плечи женщин – наших мам и бабушек.
Полагаю, а с опытом уже своей жизни, всё больше убеждаюсь, что в лице этих людей – «мамонтов» наше сельское общество навсегда утратило опыт самоотверженного трудолюбия и неконфликтного устройства деревенской жизни. С этим почти безвозвратно были утрачены традиции естественного закрепления подрастающего поколения на селе.
Только через привитие трепетной любви: к деревенской системе жизни, ведению домашнего хозяйства, посредством создание новых рабочих мест, было возможно не насильственное закрепление молодёжи в деревне.
Действия местных властей и особенно центральной власти не то что не способствовали закреплению молодёжи на селе, а наоборот провоцировали её убытию в города.
Жёстким ограничениям, притеснениям и преследованиям систематически подвергалось ведение домашнего подсобного хозяйства, политикой Хрущёвского руководства.
Деревня держалась и пыталась выжить стараниями старшего поколения, до тех пор, пока у них были силы и здоровье. А так как молодёжь уезжала из сёл и деревень, то результат мы с вами дорогой читатель видим наглядно и повсеместно.
Преимущественное финансирование окраин страны, за счёт Центральных районов, привело к невосполнимым и безвозвратным потерям кадров в сёлах Центрального Черноземья.
Если вначале уезжали особо способные к учёбе ребята, то потом уже это приняло массовый характер. Ехали в ПТУ, на целину стройки, шахты и заводы – на лимит, лишь бы не быкам хвосты крутить. Отъезду молодёжи из сёл и деревень так же способствовало отсутствие работы в местах проживания. Созданию рабочих мест могло бы способствовать создание на местах предприятий по переработке сельскохозяйственной продукции.
Необходимо было энергичное дорожное строительство и проведение средств коммуникаций. Требовалось внедрять и развивать механизацию и автоматизацию сельскохозяйственного производства.
Селу, его жителям и особенно молодёжи требовалось обозначить ясную и понятную перспективу лучшей жизни. Этого не было сделано, мало того, действительность в большинстве колхозов, была удручающая – беспросветная.
Да были и колхозы миллионеры, но их было очень мало и то за счёт использования опыта управления именно местных «мамонтов». Бывало и такое что колхозы миллионеры были либо для отчётов и показухи, либо вопреки действию властей – им на удивление.
По какому - то злому умыслу рока, на заре устроения колхозов были востребованы средненькие, а то и мелкие, за очень редким исключением, руководители. Слишком много их было малоспособных, случайных из деревенской бедноты: не опытных, не требовательных, не имеющих склонности к рачительному ведению ни своего - домашнего, ни тем более - колхозного хозяйства.
Что характерно и в последующем к управлению в колхозах продолжали привлекаться не самые способные, а самые удобные. К этому добавлялся диктат «сверху»: когда, что и как сеять и когда и как убирать, иногда это выглядело не то что глупо, но откровенно вредно! Очень часто во главу угла ставилось ни как лучше сделать, а как вовремя и лучше отчитаться! ( Продолжение есть, если будет востребовано, можно продолжить!) 4
