«Горбачев – великая Личность в нашей великой Истории. В Истории власти в нашей державе. В крохотном отрезочке демократии в огромной Истории абсолютизма. Говорю это, не боясь упреков в высокопарности стиля и уж тем более в подхалимаже. Думаю, что все, написанное до этой главы, снимает с меня всякие подозрения в последнем. А посему не страшусь и такого утверждения: счастлив, что мне довелось быть не самым последним строителем и защитником этой демократии. Другое дело, что Личность в Истории может быть великой как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Современникам эти знаки расставить трудно. Тем более соратникам Личности. Хотите или не хотите, а соратники всегда пристрастны. Так пусть это сделают дальние потомки. Они сумеют быть объективными»
Н.И. Рыжков
В этот день, 25 декабря 1991 года ушел в отставку первый и единственный президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев. Оценка его деятельности в качестве главы Советского Союза не раз критиковалась, в том числе и им самим.
Оценка исторического следа, оставленного Горбачевым, порой, различается кардинально. Кто-то считает, он взял на себя историческую миссию по выводу страны из диктаторского режима однопартийного тоталитаризма и полагает, что нобелевская премия мира, присужденная Горбачеву в 1990 году, была его заслуженной наградой.
Другие же считают, что Михаил Сергеевич повинен в гибели великой державы, каковой являлся СССР, и именно он стоит за развалом не только территориальной, но и экономической целостности страны, с управлением которой он не смог по-настоящему справиться в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века.
Михаил Горбачёв: «Я защищал Союз до последнего патрона»
2 МАРТА 2011 18:23 Игорь Зубов
По словам первого и последнего президента СССР Михаила Горбачёва, сказанным во время эксклюзивного интервью RT, в начале 90-х он хотел трансформировать страну в «союз суверенных государств».
RT: Вы очень часто говорите, что больше всего сожалеете о распаде Советского Союза. Вам кажется, он мог бы существовать в 2011 году? Каким бы он был?
Михаил Горбачёв: Надо было, чтобы это был союз суверенных государств.
RT: Коммунистических? Или где-то демократический строй, а где-то коммунистический?
Михаил Горбачёв: Раз государства суверенные, то каждое делает свой выбор. В Конституции было записано, что союзные республики являются государствами и даже имеют право на самоопределение. Так что надо было создавать государства. Я думаю, что движения в них шли бы в каком-то одном русле. Перемены бы всех коснулись, как в сообщающихся сосудах. Зато в каждом сохранились бы и своя культура, и элита, даже законы. В американских штатах везде свои разные законы. И живут ведь – настоящая федерация. А США – единое государство. И мы могли этим путем идти. Сегодня 60-70% сожалеют, что распался Советский Союз. А возрождения СССР хотели бы только 9%. То есть возрождению в форме СССР люди говорят «нет». Кстати, на этом и «беловежцы» сыграли – исходили из того, что в рамках СНГ сможет объединиться большее число стран, чем те, что готовы быть в составе Союза. Правда, кто-то правильно перевел тогда: СНГ — это способ насолить Горбачеву. Почему правильно? Потому что Горбачев мешал им разрушать. Колоссальная борьба шла.
RT: А Вы себя вините в распаде СССР?
Михаил Горбачёв: Нет. Я защищал Союз до последнего патрона. Но я же не справился.
RT: Во время путча, когда Вас держали в Форосе, что Вы чувствовали?
Михаил Горбачёв: Там не чувства были, а знание. Мы же там свою выстроили, так сказать, внутреннюю оборону, расставили людей, всех вооружили. К центру Фороса подбирались, пытались спровоцировать с нашей стороны стрельбу, чтобы зафиксировать и начинать ответ – уничтожение. Мы сказали людям – не допустить провокаций.
RT: За что Вам было страшно в первую очередь: за свою жизнь, за страну?
Михаил Горбачёв: За мою семью. И, конечно, я еще думал, что пострадает не только моя семья – обязательно еще кровь прольется. Да еще в такой огромной нашей стране! Она заводится медленно, но уж если заведется, ее трудно остановить. Поэтому и кредо мое было – обновление страны без крови.
RT: Когда Вы начинали перестройку, Вы представляли себе масштабы перемен, которые она за собой повлечет?
Михаил Горбачёв: Я думаю, представлял, но не полностью. Как тут представить? Вот рассказываю, как было. Через тридцать минут после смерти Черненко мы встретились с Громыко на заседании Политбюро. Его смерть для нас была ожидаемым делом – ситуация у Константина Устиновича была безнадежная, мы это знали. Три генсека подряд – в руководстве напряжение, элита в полуразброде, это сказывается во всем, но, прежде всего – в управлении делами. Цой со своим «Требуем перемен» – это же родилось само, среди людей. Это был не лозунг пропагандистский – это люди требовали. Это был крик души. А бурю опасно в нашей стране поднимать. Может быть тяжело, если не удержать ситуацию. Провалились ведь реформы Хрущева, реформы Косыгина. Я Косыгину говорил: «Почему на пленуме не выступили, Алексей Николаевич, в защиту своих реформ?» А он сказал: «А почему Вы как член ЦК не выступили?» И мне нечего было сказать абсолютно. И вот весь этот опыт показывал, что опасно, но рисковать надо. Что нельзя уже дальше откладывать – нужны перемены. И я Громыко говорю: «Ну вот, Андрей Андреевич, ситуация нам с Вами ясна». И было очень важно, что ответил этот опытный-опытный человек. Он сказал: «Знаете, я с Вами согласен. С оценкой ситуации. И то, что перемены нам уже нельзя откладывать. Поэтому надо проводить. Надо рисковать. Я поддерживаю и готов действовать вместе».
RT: Вы говорите, что не до конца понимали масштаб. В какой момент Вы поняли, что возврата в прошлое уже не будет?
Михаил Горбачёв: Перестройку сорвали. Силой сорвали, остановили. Но то, что было сделано в рамках перестройки, осталось: демократия, свободные выборы, свобода религии, частной собственности, выезда. Гласность - такое было завоевание, что вся страна содрогалась от этой гласности. Народ почувствовал, что у него есть свобода, возможность действовать. Во внешних делах с «холодной войной» покончили. Нормализовали отношения с США, объединили Германию, не пустили ни танки, ни войска по Восточной Европе. Огромный вклад внес в эти дела Эдуард Шеварнадзе. Я его рядом с собой чувствовал всегда, и у нас было полное взаимопонимание. Очень трудно было идти вперед, но мы шли. У Эдуарда не выдержал его грузинский темперамент, он ушёл во второй раз, даже не поговорив со мной, покинул меня. В этом был свой смысл, но мое положение это затруднило. В такой момент уходить нельзя было. Я его спрашивал: «Ты почему это сделал?» Он говорит: «Я знаю, что Вы не согласились бы». Тем не менее, я очень ценил его, и как только сразу после путча появилась возможность, я опять пригласил его. Но путч такой нанес удар. Им воспользовалось российское руководство и, прежде всего, Борис Ельцин.
