Огромный, непоправимый урон нанесли фашисты музеям нашей страны. Сколько бед вытерпели Русский музей, Эрмитаж, Третьяковская галерея, музей-заповедник «Петергоф»... От варварских рук оккупантов, от бомбёжек, во время спешной эвакуации, при артобстрелах и пожарах пострадало около 160 музеев нашей страны!
От одного своего ровесника услышала: так ведь в этой цифре большинство- региональные музеи, не столь важные. Но разве может память быть областной или районной? Ведь, по большому счёту, все события истории происходят в городах и сёлах.
Сегодня — рассказ о военной судьбе музея-усадьбы Льва Николаевича Толстого «Ясная Поляна», что в Тульской области. А начнём его с воспоминаний липчанина, военного корреспондента и фотографа, кавалера ордена Отечественной войны Ивана Александровича Нарциссова, всю войну прошагавшего с винтовкой и лейкой и дошедшего до Берлина. Фотографии и воспоминания Ивана Александровича вошли в пятитомный труд «Великая Отечественная война в фотографиях и документах». А эти строки — из его дневника.
«...Помню, как быстро по «солдатскому телефону» распространилось сообщение об осквернении Ясной Поляны гитлеровскими варварами. Подробности были такими.
Музей великого писателя Льва Николаевича Толстого фашисты превратили в казарму, ими были взломаны шкафы, изуродована мебель, расхищены вещи. А когда враги отступали, они в трёх комнатах разожгли костры. Это известие вызвало в сердцах воинов волну гнева. Бойцы мстили гитлеровцам за зверские бомбёжки рабочих посёлков, за сожжённые хаты, за слёзы своих матерей, за поруганную Ясную Поляну, где Лев Николаевич прожил более пятидесяти лет и создал крупнейшие свои произведения.
И когда я теперь, в мирное время, перечитываю «Войну и мир», «Севастопольские рассказы», мне неизменно вспоминаются дороги минувшей войны. Я слышал, один командир батареи — кстати, ведь и Толстой служил во время кавказской войны в артиллерии — пуская снаряд по врагу, всякий раз восклицал: «За «Анну Каренину»! За «Войну и мир»!». Сегодня я с гордостью думаю о тех, с кем свела меня солдатская журналистская дружба, о народе, могучих дух которого воплощён в произведениях писателя...»
...Осенью 1941 года стало ясно, что фашисты вот-вот могут оккупировать территорию усадьбы. И директор музея, внучка Льва Николаевича Софья Андреевна Толстая-Есенина, начала подготовку к эвакуации тех экспонатов, которые находились в доме писателя. В спешном порядке, всего за несколько дней была проведена огромная работа: отобраны и тщательно упакованы ценности музея — 110 ящиков! Их погрузили в поезд, который в середине октября привёз экспонаты в Томск, до конца войны они хранились в научной библиотеке Томского государственного университета.
А в Ясной Поляне тем временем ждали наступления врага. Красноармейцы расположились в усадьбе. Слышны взрывы, голоса зениток, шум моторов — враг рвался к Туле. Но даже в таком напряжённом ожидании наши бойцы старались бережно относиться к музею, многие просили экскурсоводов рассказать о жизни великого писателя, ходили к его могиле.
...Наступала 2-я танковая армия Гудериана. Немцы подошли к Туле вплотную, взяли город в полукольцо. Как ни бились наши солдаты, а пришлось отступать. 29 (по некоторым данным — 30-го) октября в усадьбу ворвались оккупанты — на долгих 47 дней. В книге отзывов, где прежде «жили» только добрые слова, пожелания, впечатления, появились варварские строки: «Три первых немца в походе против России»... Какие они были, эти «три первых немца» - глупые или просто переполненные собственной значимостью и желанием загубить всё вокруг, раз сумели такое написать? Но, как оказалось, это - только начало.
1 ноября в дом Толстого вошёл сам Гейнц Гудериан. Он ничего не осматривал, просто прошёл через дом. А вот офицеры, идущие с ним, захватили с собой две фотографии Льва Николаевича (на память Гудериану). А уже на другой день верхний этаж стал офицерским общежитием. В доме Волконского фашисты устроили госпиталь. Раненых они разместили в Литературном музее. На территории усадьбы упражнялись в стрельбе: били коз, кур и даже коров. Здесь же разделывали туши.
В комнате Сергея Толстого, сына писателя, не погнушались взять нательное бельё: подходили морозы, а фрицы очень боялись русской зимы. В печи летели карты, книги, старинная мебель, архивные документы (немцы сожгли 64 больших папки за 1932-1941 годы). Сгорели и стол из буфетной, и вешалки. Сотрудники музея просили солдат не жечь всё это говорили, что немецкое командование обещало сохранить усадьбу, ведь это культурное наследие всего мира, на что им говорили: «Начальство разрешило».
Вот воспоминания учительницы и работника музея Соловьёвой: «Солдаты повсюду рыскали, всё обшаривали. Они знали, что это усадьба великого русского писателя, многие даже говорили, что читали его книги. И тем больше было их грязное удовольствие наводить здесь свой варварский режим, свой порядок. Казалось, им доставляет несказанное наслаждение уничтожать и крушить. Этим они как бы утверждали свой верх над Толстым. Для них он был не мёртвый, а живой.
А между тем, солдаты все были вшивые, грязные. Всюду шарили глазами. Однажды во время обеда вошёл фашист. Молча сел за стол и съел всю мою трапезу, потом начал рыться в вещах, набрал всяких тряпок. Вещи, оставшиеся в доме и Литературном музее, разрешено было сложить в зале-столовой. Впоследствии оккупанты наклеили на дверях зала бумагу со штампом: «Конфисковано для верхнего командования».
Особенно запомнился случай с курицей. Её выпустили бегать по залам и стреляли, упражняясь в меткости. Бедная птица металась из стороны в сторону, кудахтала. А офицеры, безумно хохоча, толпой бегали за ней и палили...»
Один из офицеров, по специальности врач, утверждал, что он большой поклонник творчества Льва Николаевича и с шести лет читал его книги. Но сам же вскоре хотел забрать диван, на котором родился Толстой. Хранители музея, рискуя жизнью, не позволили это сделать. Но урон дивану немцы всё же нанесли: кто-то порезал его ножом — эти царапины сохранены в память о тех днях.
За период оккупации бесследно исчезли 99 предметов. Среди них — седло, стенные часы, книжная полка в кабинете, оконные шторы библиотеки, буфетная стойка, много фотографий.
В одной из комнат устроили парикмахерскую, в другой — сапожную мастерскую. В спальне открыли казино. Если видели на работниках музея или местных жителях тёплую одежду — тут же снимали. Особенно ценились валенки: немцы считали, что другой такой тёплой обуви нет, лечили валенками артриты, простуды. Если кто-то отказывался отдавать — наказывали: били, душили.
...А под Тулой тем временем шли бои, поступало всё больше раненых. 9 ноября фашисты заняли под госпиталь весь музей. Сотрудники музея, спасая ценности, переносили вещи в подвал, на веранду, во двор.
К дому Толстого пригнали танк, который требовал починки.
Вот выписка из акта Академии наук, составленного вскоре после освобождения Ясной Поляны: «...31 октября началось захоронение около могилы Толстого умерших в госпитале фашистов. Место могилы Толстого для устройства кладбища весьма неудобное: могила находится в лесу, где много корней деревьев, мешающих рыть землю. Она находится на расстоянии от усадьбы около одного километра. По дороге на могилу и вокруг дома имеются свободные поляны. Тем не менее, кладбище для фашистов, умерших в «госпитале» - доме Льва Толстого, было устроено именно там, несмотря на протесты сотрудников музея, с явно целью надругательства над памятью великого писателя. Рядом с могилой Толстого была оставлена груда фашистских трупов...»
В музее даже в период оккупации велась летопись. Занимались этим хранитель музея Сергей Иванович Щёголев и научный сотрудник Мария Ивановна Щёголева — они вели дневник. Вот некоторые записи: «...Узнав, что музей находится в ведении академии наук, фашисты засмеялись, и один молоденький фат с презрительной усмешкой спросил у остальных: «Какие же это науки в Советском Союзе?»... Оккупантам рассказали об образцовой школе в Ясной Поляне. Они очень удивились тому, что в ней учатся дети крестьян, «эти маленькие дурачки»... Дом Толстого — казарма с ружьями, пулемётами... Все кусты, деревья, изгороди — всё помято, поломано... Многие деревья побиты снарядами и взрывами. С 25 ноября усадьба превратилась в проходной двор. Одна часть сменяет другую. В деревне опустошаются погреба. Идёт безудержный грабёж...»
Фашисты готовились провести в усадьбе зиму. Но в начале декабря наши войска начали наступление под Москвой. И 10 декабря оккупанты свернули свой штаб.
Но, увидев, что время господства прошло, немцы окончательно потеряли даже подобие человеческого облика. Они сожгли дотла 14 окрестных деревень, учиняли там зверские расправы. Я Ясной Поляне тоже вспыхнули пожары. Сначала — в Доме отдыха, потом — в больнице, школе, доме учителей. А затем фашисты подожгли библиотеку. Все работники музея и люди, жившие в Ясной Поляне, в том числе и школьники, бросились на борьбу с огнём. И хотя в тот же день пламя удалось потушить, но усадьбе был нанесён огромный урон.
...15 декабря в Ясной Поляне совсем не осталось фашистов. Однако наводить порядок сразу не взялись: несколько дней шла документальная съёмка. Многие военные газеты тогда разместили на свои страницах материалы о разграблении немцами Ясной Поляны — именно так и узнал об этом Иван Александрович Нарциссов.
16 декабря музей принял первую экскурсию. Это были воины Красной Армии, бойцы разведотряда капитана Дмитриева, несколько суток действовавшего по тылам врага. Они прошли по обгоревшему дому Толстого, встали вокруг его могилы. «Товарищи, - сказал командир отряда. - Мы видели много издевательств немцев над нашей культурой, но такого кощунства ещё не встречали...»
Восстановление шло четыре с небольшим месяца. Понятно, что в те годы было невозможно уберечь усадьбу от бомбёжек и других испытаний военного времени. Но для этого сделали всё возможное. Приказ №58 по Тульскому гарнизону гласил, что категорически запрещено размещать штабы войсковых частей, производить учения на территории музея в радиусе пяти километров. Но фронт и так уже уходил всё дальше...
А 1 мая музея снова стал принимать посетителей (решение об этом было принято 2 апреля). Только за май-месяц его посетили почти три тысяч человек — в основном, военные. Вот одна из записей, появившихся в те дни в книге отзывов: «Рад до слёз, что эти великие места, священные для нас, от варваров отвоёваны, героизмом и страданиями советских людей спасены. Обновлены и приведены в порядок». А после нашей Победы вернулись из далёкого Томска эвакуированные экспонаты. Однако окончательное восстановление продолжалось ещё долгое время.
Надо сказать, германское информбюро отрицало факт грабежа и разбоя. Дело это фигурировало в Нюрнбергском процессе. Фашисты утверждали, что музейный инвентарь вывезли большевики, к приходу немцев остались лишь стены, картины и стенные украшения. Говорили даже, что советские солдаты сами заминировали парк и могилу Толстого. Гудериан в своих воспоминаниях писал (эта книга была издана в 2007 году и в России, называется она «Воспоминания немецкого генерала»): Мы поселились в доме, мебель и книги перенесли в две комнаты и двери их опечатали. Мы пользовались самодельной мебелью из простых досок, печь топили дровами из леса. Ни один предмет мебели мы не жгли, ни одну рукопись или книгу не трогали. Все советские утверждения послевоенного времени являются выдумками. Я сам посещал могилу Толстого. Она была в хорошем состоянии. Ни один солдат её не трогал. Когда мы уходили, всё оставалось в таком же состоянии, как и до нас. Послевоенная грубая пропаганда без всякого основания назвала на с варварами...»
Без всякого основания, значит...
Однако всё это опровергают фотографии и дневниковые записи, сделанные работниками музея в период оккупации и сразу после. А в библиотечной на втором этаже на стене и сейчас висит фотография, сделанная в этой комнате в середине декабря 1941 года...
Я была в Ясной Поляне несколько раз. Ни один экскурсовод ни разу не «забыл» период Великой Отечественной войны. Но однажды, когда нам показывали тот самый диван, проколотый штыком (а может быть, ножом), за моей спиной раздался громкий недовольный голос: «Раздули неизвестно что! Люди гибли — это да, горе. Зверства, повешения, расстрелы — горе. Но это же — просто дом. Мы помним Толстого по книгам — разве этого мало?! Страна сгорела, а вы из-за усадьбы нюни распустили! Ну, украли предметы. Жалко, но это не горе. Ну, подожгли дом — вандалы, но не надо из этого помпу делать, беды были и побольше»...
Тогда разгорелся спор. Люди что-то доказывали друг другу, перебивали, шумели. Экскурсовод как-то замялась и все перешли в другой зал. А я вот сейчас о чём думаю. Конечно, были за время войны зверства и ужаснее. Однако нельзя сравнивать гибель людей и усадьбы, это несравнимые события, ведь всегда найдутся факты страшнее или - наоборот. Но вот ещё что очень важно. Несмотря ни на какие трудности и лишения, само устройство жизни нашей страны было таким, будто люди твёрдо знали: война пройдёт и мы снова начнём жить в мире. Откроют свои двери закрытые пока школы, институты, музеи. Будут расти дети, и взрослые, как бы ни было трудно, не прервут их воспитания (хоть то поколение детей и назвали потерянным, но ведь это неправда!). А потому задача — не только победить врага, но и сохранить всё, что было до войны. Оттого и эвакуировали музеи, если могли, а не бросали на произвол судьбы: мол, это задача не самая главная. Не существовало вообще такого понятия: большая задача и нет. Все — важные. Потому что и после войны есть жизнь.
Автор Софья Милютинская
