По предложению одного из здешних собеседников решил открыть страничку о малоизвестных событиях из истории отечественной "космической эпохи".
Первый в этом ряду рассказ посвящаю одному из ближайших сподвижников Королёва. Зовут этого человека Рефат Фазылович Аппазов, доктор технических наук, профессор, Лауреат Государственной премии СССР.
На этом снимке Р.Ф.Аппазов слева, напротив его Мишин, бывший генеральный конструктор НПО "Энергия".
Я встретился с этим замечательным человеком в юбилейном для него 1990-ом году - Рефат Аппазов родился в 1920 году в Симферополе.
Судьба распорядилась так, что по жизни ему постоянно "везло". В 44-ом он, крымский татарин, избежал депортации в Среднюю Азию, в начале пятидесятых - увольнения с режимного предприятия (по 5 пункту), на чём настаивал лично Лаврентий Берия, а в феврале 56-го совершил то, что я бы назвал "научно-инженерным" подвигом.
Случалось ли с вами такое, что вот подошёл к вам незнакомый человек, сказал всего несколько слов и вы вдруг почувствовали к нему невольное доверие и симпатию? Лично у меня, если и возникали такие ощущения к некоему имяреку, то происходило это очень нечасто. И случалось такое со мной тогда, когда с первых же минут общения удавалось почувствовать в собеседнике человека искреннего, доброжелательного, деликатного.
Именно такое впечатление произвёл на меня Рефат Аппазов с первых же минут нашего общения. По ходу нашей с ним беседы, а она продолжалась где-то около трёх часов, я лишь укрепился в своём впечатлении о своём собеседнике. Передо мной сидел мягкий по характеру (но отнюдь, не безвольный!), талантливый инженер и учёный, обладатель редкого дара - природной деликатности и интеллигентности.
Свой рассказ Рефат начал с того, как он проучившись 8 классов в крымско-татарской (sic!) школе, затем окончил в Ялте русскую школу и в 1939 году поступил в МВТУ имени Баумана на факультет боеприпасов. Когда началась война и немцы подступили к Москве, училище было эвакуировано в Ижевск, где ему пришлось уже освоить специальность фрезеровщика на одном из оборонных заводов и параллельно продолжать учёбу в МВТУ. Холодно и голодно, но учёба увлекала Рефата, особенно по душе ему были лекции по дисциплинам из области точных наук - математике, физике, прикладной и теоретической механике, сопротивлению материалов, внутренней и внешней баллистике, гидравлике и термодинамике. Иначе говоря, его интересовали именно те дисциплины, на основе которых и рождается будущий исследователь-теоретик. Что же до меня, то именно теормех и сопромат ("сопромуть", как мы его называли между собой) были в числе моих нелюбимых предметов. И, наверное, потому я всегда поглядывал с некоторым благоговением на тех, кто находил для себя эти дисциплины интересными и видел в них нечто бОльшее, чем скучные проекции точек на плоскость или эпюры напряжений.
Между тем, жизнь шла своим чередом и уже виден был свет в конце тоннеля - на дворе была весна 1944 года. И война, и учёба в училище шли к своему счастливому завершению. Уже освобождена от незваных гостей историческая родина Рефата и чуть больше чем через год он получив заветный диплом весьма престижного ВУЗа страны, может увидеть своих родных и близких, с которыми расстался более шести лет назад. И вдруг, как гром среди ясного неба однажды ему приходит сообщение, что всех его родных и близких без всяких на то причин и оснований депортировали в Узбекистан...
Можно себе представить, какие чувства владели в те дни студентом-выпускником Аппазовым! Горечь совершённой в отношении его близких несправедливости смешивалась с сомнениями о своём будущем. Последнее надолго стало причиной его некоторой неуверенности в завтрашнем дне. Нетрудно представить, как себя чувствовал инженер Аппазов во все последующие годы, работая в сверхсекретном КБ Королёва. Рефат, кстати, так и не смог понять, почему ему "везло" по жизни в ту "кошмарную эпоху", что его не только не исключили из училища и не выслали в посёлок Сыр-дарья, где бедствовали его близкие после депортации, но и позволили продолжать трудиться по специальности:
"Вспоминая "ущербность" своих анкетных данных - признавался Аппазов - я до сих пор не могу понять, как случилось, что мне дозволили довести учёбу до конца на этом факультете со сплошной секретностью дисциплин на последних курсах? Почему "не отсеяли" при назначении на работу на предприятие оборонной промышленности? Каким образом я оказался в числе тех, кого чуть позже отправили в Германию для освоения трофейной техники?"
Но как бы то ни было Аппазов оказался в числе сотрудников одного из самых закрытых предприятий оборонной промышленности, каким было в те годы королёвское ОКБ-1. И в качестве баллистика он принимал участие в лётно-конструкторских испытаниях практически всех ракет, главным конструктором которых был С.П.Королёв.
Но особо ответственную и я бы даже сказал рисковую по возможным лично для него последствиям задачу ему довелось выполнять при испытаниях ракеты Р-5м с реальной ядерной боеголовкой в феврале 1956 года.
На снимке подготовка ракеты Р-5м к запуску.
Во время той беседы с Рефатом меня очень подмывало спросить его - почему он не отказался от такой очень рискованной лично для него миссии. Ведь вероятность ошибки в определении соответствия фактической и расчётной траектории полёта ракеты была примерно 50 на 50. Но посчитал тогда свой вопрос бестактным, а узнав позже, как нелегко ему приходилось завоёвывать доверие в ОКБ-1 и не столько со стороны коллег-сотрудников или начальства, сколько со стороны наших бдительных органов, понял, почему он решился на этот поистине инженерный подвиг...
И вот, наступил день пуска - это было 2 февраля 1956 года. Аппазов: "Я его хорошо запомнил, потому что дочке в этот день исполнялось двенадцать лет. День старта мог быть и перенесён, если погодные условия не позволили бы вести уверенное наблюдение с пункта АПР. Но прогноз синоптиков оказался точным: небо ясное, небольшой морозец способствовал поддержанию бодрого боевого настроения.
За час до старта наш расчёт АПР - аварийного подрыва ракеты - отбыл на своё рабочее место, но перед этим состоялось одно очень узкое совещание, состоящее всего из трёх человек, участникам которого сообщили слово-пароль, при произнесении которого должна была подрываться ракета. Таким словом оказалось "Айвенго". Почему именно это слово, кто его выбрал и какое отношение к предстоящей работе имел этот средневековый рыцарь - я так и не узнал. Скорей всего, это была фантазия самого Сергея Павловича, либо его заместителя по испытаниям Леонида Александровича Воскресенского, человека с весьма неординарным мышлением. Перед нашим отбытием на пункт АПР Сергей Павлович еще раз подозвал меня и сказал: "После конца работы немедленно ко мне, я буду на стартовой площадке".
При объявлении пятнадцатиминутной готовности до старта все заняли свои рабочие места: офицер войсковой части, ответственный за работу теодолита, ещё раз проинструктировал опытнейшего солдата-оператора, которому предстояло "вести" ракету в перекрестии с помощью рукоятки наведения в вертикальной плоскости; ведущий конструктор ракеты И.П.Румянцев, кому предстояло отсчитывать пятисекундные интервалы, проверил свой секундомер. Я занял своё место у второго окуляра и проверил себя на знание таблицы допустимых параметров движения. Четвёртый номер расчёта (к большому моему сожалению, я не помню точно, кто это был) занял своё место у телефона и проверил связь с бункером. Схема приведения в действие системы АПР была такова. При появлении опасных отклонений я произносил слово-пароль, телефонист тут же повторял его в трубку, соединявшую наш пункт с бункером, а в бункере Л. А. Воскресенский нажимал на кнопку, передающую эту команду по линии радиосвязи на летящую ракету."
И вот ракета пошла. Начался отсчёт 120-секундного временного интервала, в течение которого продолжали работать маршевые двигатели ракеты и в течение которого Рефату приходилось каждые пять секунд определять угловые отклонения изделия от расчётной траектории в вертикальной плоскости, одновременно вычисляя первую производную от этих отклонений. Угловая скорость качнулась сначала влево, затем, пройдя через нуль, пошла вправо, и опять влево, приобретя вполне осязаемые величины, но до критических значений пока ещё было далеко. Это несколько успокоило Аппазова, как вдруг "я почувствовал, как начали запотевать очки, и испугался, как бы не потерять ракету, но и оторваться от окуляра было бы ещё хуже." И он напрягая зрение, пытается пробиться через запотевающие стёкла очков к отметке цели в окуляре и чуть ли не интуитивно продолжает запоминать углы отклонения и производить вычисление угловых скоростей.
И снова слово Рефату: "Как медленно текло время! Судя по движению яркого огонька, в который превратилась постепенно ракета, она чувствовала себя нормально. Сотая секунда полёта. "Ещё целых двадцать секунд, проносится в голове, - хотя бы благополучно дотянуть до конца". По моим расчётам, идём, примерно, с двойным запасом. Но что такое запас, когда имеешь дело с ракетой, процессы на которой порой развиваются в доли секунды? "Сто пятнадцать", - слышу голос секундометриста и думаю: "Скоро конец". "Сто двадцать", - и вот долгожданное мгновение - двигатель выключен, огонёк в поле зрения теодолита погас. Можно дышать, двигаться, разговаривать. Оторвавшись от теодолита, первым делом протер очки. Пожали друг другу руки..."
Вот так Рефат Аппазов сдал очередной суровый экзамен на профессионализм и волевую стойкость.
А если говорить по существу, то Рефат во время этой отвественнейшей операции выполнил ту работу, которую сегодня может выполнить только современный компьютер!
PS. Срабатывание ядерной боеголовки произошло в районе Приаральских Каракумов – в 150 км северо-восточнее Аральского моря.
Ракеты Р-5м во время парада на Красной площади.
